Макс Вебер и протестантская этика
Представляем вашему вниманию лекцию Н.В. Сомина, посвященную работе известного немецкого социолога Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма».
Вообще, относительно самого имени Макса Вебера происходят какие-то удивительные вещи. В общем-то, он не христианин и даже – человек, не верующий в Бога. Но, тем не менее, его писания на ура принимаются и католиками, и протестантами, и православными.
Вебериана насчитывает огромное количество – тысячи – статей. И, вообще, имя Вебера ставят рядом с такими титанами как Эйнштейн, Фрейд, Маркс. В общем-то, Вебер был хороший учёный, но, сами понимаете, что каким бы хорошим учёным человек не был, но такой успех – он неспроста. Видимо, этот человек сделал очень большую услугу сильным мира сего. Поэтому он вот таким образом и раскручивается. А его работа «Протестантская этика и дух капитализма» необычайно популярна. Френсис Фукуяма вообще считает её самой известной социологической работой человечества. Вот так.
Но, прежде чем касаться этой работы, я, по обыкновению, расскажу о самом Максе Вебере. Вебер родился в 1864-м году в Германии. И родители его были такими типичными немцами. Отец – тоже Максимилиан Вебер (так что наш Вебер – Максимилиан Максимилианович) – был юристом, занимал государственные должности. И даже после был политиком, членом Рейхстага. А его родственники по отцовской линии были предприниматели, занимались производством и продажей полотна. В общем-то, в этом смысле фамилия Вебер, которая переводится как «ткач» – фамилия промыслительная. Дед Вебера был известным промышленником, дядя тоже был достаточно крупной фигурой. А мать Вебера – она из семьи Фаленштейнов – из интеллигенции, причём верующей интеллигенции. Сама она кальвинистка, причём очень либерального склада. И, в общем-то, в её кругу вовсе необязательно было верить даже в божество Иисуса Христа. Ну, а отец не был верующим, он был агностиком, и, человеком скорее такого гедонистического склада. Мать же – наоборот: человек духовный, утончённый, человек долга.
Вебер был в детстве вундеркиндом. Родители его были вполне обеспеченные люди, старались дать ему хорошее образование. У Вебера, кстати, было несколько сестёр и братьев. Он был старшим из детей в семье, а его следующий брат – Альфред Вебер – тоже стал известным социологом.
Вебер поступил в Гельдейбергский университет. Но в молодости жизнь засасывает, и он стал там типичным буршем. «Бурш» – это по-немецки просто «студент». У нас тоже были бурсаки – ученики бурсы, но у нас этим именем назывались ученики семинарии, а там – вообще студенты. Так вот, характерным для буршей были две вещи. Во-первых – бесконечные дуэли на шпагах. Поэтому сам Вебер брал уроки фехтования и множество раз дрался на шпагах. А во-вторых – бурш должен был уметь пить пиво в огромных количествах и не пьянеть. Всё это наш герой тщательно исполнял. И когда он появился дома, со шрамом не щеке, с во-о-от таким пивным животиком, возмущённая мать просто ударила его по щеке от возмущения. Но ничего: он взялся за ум, кончил университет, и, кажется, учился ещё некоторое время в других учебных заведениях, тоже знаменитых. Год был в армии зачем-то – ну, видно, нравилось ему это дело.
А после – он был человеком в общем-то очень талантливым и трудолюбивым –защитил диссертацию, стал доцентом в Берлине, женился на своей довольно близкой родственнице (Марианна Шниттгер, кажется, была её фамилия). Близкая родственница – это дочка двоюродной сестры. Но в этом, видимо, считалось ничего страшного: на двоюродной сестре жениться, в общем, было не очень, а на дочке – уже можно. Детей у них не было.
А карьера Вебера успешно продолжается. Он становится профессором в том же Гельдейбергском университете – профессором экономики. Но тут с ним происходит какая-то странная болезнь, не психическая, но нервная: он перестаёт спать. Он уходит из университета, жена его возит по больницам, по Европам. И это как-то помогает. Он возвращается к научной деятельности, правда – в роли чистого научного работника. Стал преподавать он уже после, снова стал профессором уже в самом конце жизни, в Мюнхене. А так – он возвращается к своей экономике, к своей социологии. Становится редактором журнала «Архив социальных наук» вместе со своим коллегой по Гельдейбергу Вернером Зомбертом (тоже имя весьма известное). И в этом журнале, в 1904-1905 годах, в двух выпусках публикует свою знаменитую статью «Протестантская этика и дух капитализма». Причём между публикациями двух частей прошёл почти год: Вебер в это время ездил в Америку, выступал там почти полгода с лекциями. И Америка ему необычайно понравилась. Особенно ему понравилась картина такого очень живого глобального человейника. Там люди активничают, продают, покупают, всё что-то там делают. Американцы – грубоваты, но достаточно благожелательны. Ему нравится, что они ноги забрасывают на спинку дивана и т.д., и он пишет, что «я со студенческих времён никогда так не веселился».
Хотя сам журнал был чисто научным, академическим, но статью заметили, и вокруг неё возникла полемика. И серьёзная полемика! Очень многие учёные того времени достаточно критично восприняли идеи Вебера. Причём настолько критично, что ему пришлось – правда, через десять лет – написать комментарии к этой статье. Подстрочные комментарии – 308 штук, причём объём этих комментариев был больше, чем основной текст статьи. В этих комментариях он мастерски защищался от всех нападок, но защищался очень выдержано, как настоящий учёный.
Статья посвящена вопросу влияния религии на экономику, а точнее – на экономическую хозяйственную этику. Сама постановка вопроса в то время, хотя она и носилась в воздухе, была достаточно новой. И вот эту жилу влияния различной религиозной ментальности на экономику Вебер и дальше в течение своей жизни разрабатывает. Поэтому статья, касающаяся протестантизма, была первой в ряду его работ. Первой – потому что он считал влияние протестантизма наиболее очевидным. И последней, ибо он считал, что этой статьёй он всё сказал, и тема, по сути дела, закрыта.
В связи с этим встаёт вопрос, насколько Вебер был верующим человеком. Биографы темнят. И из его писем тоже толком нельзя понять, верует этот человек, или нет. Во всяком случае, он с уважением относится к христианству, он очень хорошо знает христианство, различные его ответвления, лучше современных ему теологов. Однако взгляд на христианство у Вебера вовсе не верующего человека. Это – взгляд религиоведа, это взгляд, так сказать, с высоты, взгляд абсолютно объективный. Так что совершенно нельзя понять, сочувствует он христианству, или не сочувствует.
Причём эта объективность, а, скорее, маска объективности, была Вебером возведена в принцип. Он считал, что именно вот такой и должна быть настоящая социология: без примеси каких-то личных симпатий, без определённой идеологической точки зрения. Ни в коем случае! Он считал, что если вот такая точка зрения появляется – прощай, объективность. А, значит, прощай возможность действительно понять сущность происходящих процессов. И вот эту маску объективности он никогда в своей научной деятельности не снимал. Хотя в других областях он вовсе этому не следовал. Он был политиком, причём политиком активным, я бы сказал – страстным политиком. Причём всегда он очень критично или скептично относился к социализму и ко всякой такой социал-демократи
Веберы получают хорошее наследство, поэтому они не бедствуют: очень обеспеченные люди, и живут как рантье – за счёт процентов на собственный капитал.
Вебер много работает, пишет новые работы. Сам он – типичный немец, патриот Германии. И, когда начинается Первая Мировая Война, он становится начальником госпиталя для раненых, и совмещает такую деятельность со своей научной работой. И параллельно он становится политиком, тщательно следит за тем, что происходит в мире, в Германии, и всё время возмущается ошибками, которые делает германское правительство. В 1918-1919-м годах Германия проигрывает войну. Версальский мирный договор, очень тяжёлый для Германии. Свергается германская монархия. Надо сказать, что Вебер никогда монархистом не был, считал, что монархия мешает развитию капитализма в Германии. Но там происходит германская революция – социалистическая
Таким образом, сама работа «Протестантская этика и дух капитализма» является достаточно ранним его произведением, но которая одновременно стала и самым знаменитым у него. И, собственно, сделала ему имя.
Немножко поговорим собственно о ней. Работа эта является, на мой взгляд, замечательным литературным произведением. Она – образчик магии убедительности. Вебер очень убедительно и плавно развивает свои мысли, выстраивая цепочку рассуждений. Причём последующие рассуждения очень хорошо основываются на предыдущих рассуждениях. Удивительна глубокомысленнос
Однако, тем не менее, дальше он говорит: «Капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе. В рамках непрерывно действующего рационального капиталистическо
Ну, а основную часть своей работы, первую часть, Вебер начинает с замечания, что, в общем-то, промышленное развитие в протестантских странах – оно гораздо более интенсивное, чем в странах католических. Ну, действительно, Испания, Италия – католические страны, да и Франция тоже, они отстают в промышленном развитии. А вот Германия, по большей части, – протестантская страна, Голландия, Бельгия, Англия, в особенности: вот они – лидеры промышленного производства. И это неспроста: все эти страны, так или иначе, в ареале протестантизма. И, в общем-то, в нем надо искать причины их лидерства в экономическом смысле. Именно в особенностях протестантской веры. Ну, собственно, вот этот факт – то, что протестантские страны экономически обгоняют католические – он был известен ещё и до Вебера. Но каких-то серьёзных объяснений этому не предлагалось. Вебер такое объяснение в своей работе даёт. Он говорит, что капитализм протестантский обогнал капитализм католический именно потому, что в протестантизме и благодаря протестантизму образовался так называемый дух капитализма. Вот этот дух капитализма и явился двигателем, благодаря которому развитие капитализма у протестантов пошло семимильными шагами. Сам дух капитализма Вебер иллюстрирует цитатами из Бенджамина Франклина, известного американского деятеля. Цитатами такими: «Помни, что время — деньги. Тот, кто мог бы ежедневно зарабатывать по десять шиллингов, и, тем не менее полдня гуляет, лентяйничает дома, должен, если он расходует на себя всего только шесть пенсов, учесть не только этот расход, но считать, что он истратил, вернее, выбросил, сверх того ещё пять шиллингов. Помни, что кредит — деньги. Если кто-нибудь оставляет у меня ещё на некоторое время свои деньги после того, как я должен был бы вернуть их ему, то он дарит мне проценты, или столько, сколько я могу выручить с их помощью за это время. Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги.
Понимаете, вообще-то для православного уха такие цитаты – очень режущие слух. Вот мы Иоанна Златоуста с вами вспоминали. А Вебер, в общем-то, комментирует так, что высшее благо этой этики, прежде всего, в наживе, во всё большей наживе, при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистически
И Вебер начинает просматривать протестантство. Сначала он обращается к основателю протестантизма, Лютеру и находит в его учении такую очень интересную идею: идею профессиональног
Первый шаг такой. Вебер начинает с того, что основная особенность кальвинизма – это концепция предопределения к спасению или к осуждению. Это вот что такое. По верованиям кальвинистов, то есть последователей швейцарца Кальви́на, каждый человек ещё до своего рождения предопределён к спасению или к осуждению. То есть, Господь, ещё до рождения человека, предопределил его попасть либо в рай, либо в ад. И, собственно, от человека уже и ничего не зависит. Как бы он, бедный, ни упирался, как бы он ни старался, если тебе суждено попасть в ад – всё равно попадёшь. Бог же – Он всеведущ. Он, так сказать, одновременно находится во всех точках временно́й оси, и поэтому Он всё знает заранее.
Конечно, с точки зрения православия это совершенно чудовищная теория, просто мороз по коже. Потому что, сами понимаете, тут уже всё: от тебя уже ничего не зависит. Как ни старайся, как ни молись, какие хорошие дела ни делай — всё равно. То есть, у человека, по сути дела, нету никакой свободной воли, которой он может сам решить свою судьбу. Это совершенно чудовищная теория. Вебер к ней относится свысока, он никак её не обсуждает, с точки зрения хорошо это или плохо. Потому что маска объективности, она просто не даёт ему, не позволяет это сделать. А делает из неё такой вывод: неудивительно, что для каждого кальвиниста главным вопросом в жизни является вопрос «а как он? куда он попадёт – в рай или в ад?» И, собственно, этот вопрос занимает все его мысли, и он всеми правдами и неправдами старается узнать, куда же он попадёт. Ну, в этом есть, конечно, резон, может быть. Хотя сами протестанты не считают, что это вот основной для них вопрос, хотя его обсуждают, даже в своих догматических вероучительных документах.
Вебер делает следующий (второй) шаг. Он говорит, что уверенность в своём спасении кальвинистам даёт неутомимая деятельность в рамках своей профессии, Как он пишет: «Она и только она прогоняет сомнения религиозного характера, даёт уверенность в своём избранничестве». Спрашивается, почему? А цепочка рассуждений такая. Вебер объясняет: «виртуоз религиозной веры может удостовериться в своём избранничестве, ощущая себя либо сосудом божественной власти, либо её орудием». В первом случае его религиозная жизнь тяготеет к мистической эмоциональной культуре, во втором — к аскетической деятельности. Первое присуще лютеранам, последователям Лютера. А вот второе, аскетическая деятельность, присуща именно кальвинистам.
И Вебер продолжает: «Если же далее спросить: каковы плоды, по которым реформаты безошибочно судят о наличии истинной веры, то на это последует ответ: поведение, жизненный уклад христианина направлен на приумножение славы Господней». Возникает следующий вопрос: а что же значит «приумножить славу Господню»? Вот здесь-то Вебер и вспоминает о beruf, об этом профессиональном признании, которое присуще не только лютеранам, но и кальвинистам. По его мнению, для кальвинистов слава Божия приумножается подлинными, а не мнимыми добрыми делами, которыми являются неутомимая деятельность в рамках своей профессии. Вот это второй шаг. Рассуждение, вы сами видите, достаточно шаткое, но, всё-таки, нельзя сказать, что это уж совсем ничто. Какая-то ниточка логики тянется, но далеко не убеждающая.
«Доказав», что уверенность в спасении для реформата или кальвиниста (что одно и то же) заключена в профессиональном успехе, Вебер делает следующий шаг и рассматривает, каковы же особенности профессиональной деятельности кальвинистов. И находит их два. Во-первых, это мирской аскетизм. Он говорит, что протестантизм отменил монашество, но, однако, он не отменил идею аскетизма. И аскетизм, то есть, скромность в быту, становится присуща теперь всем протестантам. Это, так сказать, общее место для протестантской этики, особенно этики кальвинистской. То есть, все излишества, все богатства, они отметаются. А с другой стороны, для кальвинистов характерно хорошее отношение к денежной профессии, но не из меркантильных соображений, а, опять-таки, из религиозных соображений. Из тех соображений, что если твоему делу сопутствует коммерческий успех – значит Бог благоволит к тебе, ты делаешь Божие дело, и действительно являешься орудием Божиим и выполняешь. Так сказать, работаешь на Бога, и, собственно, Бог тебе просто деньгами об этом говорит, что ты на Бога работаешь. Эта идея, собственно, ещё была прописана в Ветхом Завете. Кальвинисты её актуализировали. Это третий шаг.
И, наконец, четвёртый шаг: вывод. Действительно, какого же человека мы получаем? Во-первых, человека, который жаждет спасения, хочет узнать, спасён он или нет. Человека дела. Человека, который неутомимо работает в рамках своей профессии, добивается результатов. Человека, который получает коммерческий успех от своей профессии. А с другой стороны, человека аскетичного, который на себя ничего не тратит. Не человека традиционной этики, который, если у него денежки завелись – он, значит, в кабак пошёл. Нет. И спрашивается тогда: вот у него появляются лишние деньги, так куда он их девает? Естественно, он их вкладывает в развитие своего производства, инвестирует в производство. Вот вам и дух капитализма. Вот она, протестантская этика. Ссобственно, что и требовалось доказать.
Но далее Вебер говорит, что вот так, да, родился капитализм, благодаря вот этому духу капитализма, возникшему из кальвинизма. Однако в последующем свой аскетизм, к сожалению, капитализм утерял. И мы уже живём в конце XIX века — в начале XX века при капитализме, который, к сожалению, забыл о своих истоках. И идея аскетизма среди предпринимателей
Собственно, благодаря вот этой идее Вебера и возносят на щит. Дело в том, что Вебер сумел создать красивое религиозное оправдание капитализма, во всяком случае, генезиса капитализма. И тем самым он сделал очень большую услугу нашим олигархам. Ибо одно дело считать, что капитализм возник из простой банальной наживы — это чувствовать капиталисту очень неприятно. А другое дело считать, что капитализм возник из веры, из желания спасения — совсем другое дело! Что вы! Капитализм окрашивается в такие, что ли, благородные тона. Становится не каким-то жалким следствием любостяжания, а благородной и красивой вещью. Именно благодаря этому Вебер настолько популярен. Его раскручивают, раскручивают и раскручивают! И дальше будут раскручивать! И неудивительно, что все конфессии: и католики, и протестанты, и, к сожалению, православные в общем-то положительно относятся к этой теории возникновения капитализма.
Но, однако, в научной среде поначалу было не так гладко. Многие коллеги восприняли эту теорию скептически. Возражения были такие. Во-первых, теория основана на очень слабом фактическом материале. Нет ни статистических выкладок, ни примеров хотя бы вот этих замечательных протестантов-кал
Ещё одна мысль была высказана очень неприятная для теории Вебера. Капитализм – это общество потребления, это вовсе не аскетичное общество. Наоборот, это общество всё большего и большего расширенного потребления. И вне расширенного потребления капитализм жить не может просто, он загибается. А вот этот вот мирской аскетизм – он противоречит расширенному потреблению. Спрашивается: кому продавали свои товары вот эти вот замечательные аскетичные протестантские предприниматели? Если все аскеты и все довольствуются необходимым? Неувязочка! Довольно неприятная для теории Вебера. Но услуга оказана, и, тем не менее, Вебер вот великий, самый великий социолог человечества.
Вебер оказал ещё одну услугу. Его теория на самом деле конкурирует с марксизмом. Марксизм тоже объясняет возникновение и развитие капитализма. У Вебера своя теория. Вебер ни в коем случае марксистом не был. Он достаточно уважительно относился к Марксу, но сам он развивал свои теории вне марксистского контекста.
Теперь, всё-таки, надо сказать о том, как же всё-таки нам, православным, следует относиться к теории Вебера. У меня была когда-то статья, лет десять назад, она называлась «Блеф «Протестантской этики»», «протестантской этики», в кавычках, поскольку подразумевалась статья Вебера. Слово «блеф»– оно не очень удачное. Сейчас бы я сказал, не «блеф», а «подлог». Потому что, все-таки, определенная логика в рассуждениях Вебера есть. И, кстати, именно эта логика, великолепно изложенная – она впечатляет людей. У нас фанатов Вебера много. Вот человек прочитал Вебера, понял его, восхитился его логикой и стал его фанатом – здорово же написано! Советую вам его работу все же самим прочитать, и вы поймете, что значит, вообще, ученый, что значит наука.
В чем же подлог? Вообще-то, протестантизм – это, по сути дела, такая оранжевая революция в религиозной области. Протестанты – они как бы начали снова создавать христианство, чуть ли не с чистого листа. Они отвергли все, что до этого времени наработала христианская мысль, будто бы не было полтора тысячелетия работы христианской мысли, не было споров, не было ничего. «Творю все новое» – вот лозунг протестантов. В том числе было отвергнуто многое. Если традиционная христианская мысль все-таки ценит добрые дела, то у протестантов идея спасения одной верой. Если традиционная и католическая и православная церковь верят в христианскую мистику, в таинство, в благодать, то у протестантов это просто минимизировано. Таинство у них, по сути дела – это некие воспоминания о событиях Страстной Седмицы, не более.
И, в том числе, протестанты отвергли и традиционную имущественную этику. В то время, вы знаете, и католичество, и православие уже прочно стояли на умеренной доктрине, которая считает, что, в общем-то, собственность иметь можно, но душой привязываться к ней, быть, так сказать, рабом собственности, ни в коем случае нельзя. Отсюда и возникает такая традиционная христианская имущественная этика. Признавая, что, увы, частная собственность является некой нормой для падшего человека, и православные, и католики отлично понимали, что это страшная сила, что, если эту силу пустить на самотек, она сметете все, и поэтому идее бесконечного приобретательств
Это было, в общем-то, большой ошибкой, ибо этот, якобы, более высокий нравственный уровень протестантов был только на словах. Этот мирской аскетизм протестантизма был более желанием, чем действительность
В условиях частной собственности во всю силу работает первый закон Златоуста, мертвая петля Златоуста: богатство раздувает любостяжание, любостяжание приводит к еще более большому богатству, которое еще более раздувает любостяжание. Таким образом, петля раскручивается и человек набирает себе все больше, больше и больше. Вот этой опасности протестанты легкомысленно не видели. Сам Кальвин, будучи начальником в Женеве, с легкостью разрешил взимать процент. Любой! Само католичество разрешало взимать проценты, но небольшие: на уровне трех-пяти процентов, не более. А здесь любой процент. Естественно, в Женеву ринулся народ, который занимался ростовщичеством. Женева быстро стала одним из центров развития капитализма. Но и петля Златоуста стала работать вовсю. И идея работы ради Бога – она очень быстро, просто мгновенно заменилась идеей работать ради наживы, работать ради денег, работать ради прибыли. Получилось так, что идея божественного призвания в своей профессиональной деятельности только открыла шлюзы, что можно было заниматься предпринимательс
0 комментариев для “Макс Вебер и протестантская этика”